В заключение Кеннеди резюмировал: достижение взаимопонимания между США и СССР создаст более миролюбивые настроения во всем мире. Я хотел бы, чтобы в Москве с пониманием отнеслись к идее временной договоренности, согласившись решить сейчас некоторые спорные вопросы, которые не задевают остро престиж СССР и США. Улучшение атмосферы быстрее двинет нас вперед. Людям западного мира нужно некоторое время для психологического осмысления событий в ГДР, на Кубе, в КНР и т. д. Время поможет делу улучшения отношений. Мы за сокращение войск США и СССР в Европе. Если будет решена берлинская проблема — а я согласен с вашим премьером, что это заноза в теле Европы, — то можно будет говорить о сокращении войск в Европе, об их разъединении.
Вторая беседа президента с Аджубеем касалась только германских дел. Вопрос состоит в том, сказал президент, намерен ли СССР подписать широкий договор и тогда проверить, что произойдет, или он готов искать договоренность по тем вопросам, по которым согласие может быть достигнуто. Каждая сторона знает, что неприемлемо для другой.
Президент подчеркнул, что берлинская ситуация опасна для обеих сторон, хотя Хрущев, возможно, считает, что он находится в выгодном положении с точки зрения географии. Кеннеди предложил, чтобы посол США в СССР Томпсон и Громыко говорили о конкретных проблемах, а непросто повторяли хорошо известные позиции обеих сторон.
15 февраля Сэлинджер передал через Большакова доверительное послание Кеннеди Хрущеву. Президент предлагал не угрожать друг другу, не обострять ситуацию, а признать общую ответственность за терпеливое продолжение поисков совместного решения вместо того, чтобы предпринять какие-либо опрометчивые односторонние действия, которые могли бы создать опасность миру, существующему ныне в Германии (в частности, речь шла о берлинских воздушных коридорах).
Тем временем жизнь шла своим чередом, порождая порою курьезы. В середине марта Р.Кеннеди обратился к Большакову с необычной просьбой: будучи в тюрьме в г. Атланте Абель (советский разведчик, осужденный по обвинению в шпионаже), нарисовал очень хороший портрет его брата, президента Кеннеди. И им хотелось бы знать, не будет ли Абель возражать, если портрет передадут в Белый дом. Он вообще очень хороший художник и оставил в Атланте много хороших картин, сказал Р.Кеннёди. Судьба этих картин осталась неизвестной.
Все это происходило до моего приезда в Вашингтон 15 марта уже в качестве советского посла. Так получилось, что из Нью-Йорка в американскую столицу я ехал в одном вагоне с заместителем директора ЦРУ Алленом Даллесом. Когда мы выходили из вагона в Вашингтоне, нас встречала большая группа корреспондентов. Откровенно говоря, я думал, что это встречают Даллеса. Да, судя по всему, так думал и сам Даллес. Оказалось, однако, что встречали они не его, а нового посла СССР в США. Даллес был заметно разочарован. Для меня же это было первое испытание „на прессу". Все обошлось благополучно: характер вопросов был благожелательный. К тому же я был хорошо знаком с рядом корреспондентов по своей предыдущей работе в Вашингтоне.
Посольство, в котором мне предстояло жить и работать, находилось в старинном четырехэтажном особняке на 16-й улице на расстоянии всего трех кварталов от Белого дома. Так получилось, что наше здание „географически" было ближе всех других посольств к резиденции президента США, хотя политически, к сожалению, в те годы находились они на разных полюсах.
Здание посольства было куплено царским правительством у семьи известного американского промышленника Пульмана еще в 1913 году. По тем временам оно по размерам было довольно просторным. В штате посольства, помимо посла (он был в ранге посланника), были лишь еще один советник и два секретаря, а также кучер и личная прислуга.
Когда же я приехал, то в посольстве размещались уже около 100 дипломатических и технических сотрудников. Теснота была страшная. Помимо посла, только советник-посланник имел отдельный кабинет. В остальных комнатах работали по 5–7 человек. Так продолжалось много лет.
Два слова о моем рабочем кабинете в посольстве. Я прибыл в Вашингтон в период, когда в полном разгаре была „война разведок" и кампания „шпиономании". В период президентства Ф.Рузвельта этот кабинет имел два хороших больших окна, выходивших на небольшую лужайку и главную улицу. Однако затем оба окна изнутри были плотно замурованы кирпичами (хотя внешне окна со стеклами остались, но они, конечно, не открывались). Образовалась каменная коробка, внутри которой построили комнату. Между стенами циркулировало магнитное поле — защита против подслушивания извне. Так был создан, как утверждалось, „защищенный кабинет".
Не знаю, насколько все это было эффективно, но почти четверть века я проработал в этой безоконной „камере" с постоянным электромагнитным облучением, опоясывавшим весь мой кабинет. Не говоря уже о психологическом эффекте постоянного глухого заточения (как говорится, без света божьего), работа в таком кабинете, несомненно, оказывала какое-то физиологическое воздействие на организм, но наука тогда не видела в этом большого вреда.
Служебный кабинет находился на втором этаже. На третьем этаже была небольшая посольская квартира из трех комнат с кухней. Этот этаж почти соседствовал с крышей другого (не нашего) здания, откуда, вообще говоря, можно было забраться в нашу квартиру.
Так, собственно, и случилось за полгода до моего приезда в Вашингтон, когда мой предшественник находился в отъезде в Нью-Йорке. Злоумышленник по крыше соседнего дома пробрался в квартиру посла, взял несколько вещей, а уходя, поджег спальню. К счастью, дежурный комендант вовремя заметил огонь, который и был потушен сотрудниками посольства.
После этого вокруг посольства были установлены телевизионные камеры, а также усилена наружная охрана. До этого случая министерство экономило валютные расходы и не давало достаточно денег для установки специальной системы охраны; попытка поджога ускорила решение этого вопроса, и больше таких случаев не повторялось. Как говорит русская пословица: „Пока гром не грянет, мужик не перекрестится".
Надо сказать, что в первые десять с лишним лет работы в Вашингтоне послом у меня, не было личной охраны. В обычные дни я ездил по служебным делам вместе с шофером. По субботам и воскресеньям я отпускал шофера и сам водил автомашину. С женой, а затем и с внучкой, мы выезжали за город на отдых или за покупками. Однако когда антисоветская кампания в США и террористические акты против советских учреждений в США (особо бесчинствовала группа Кахане) серьезно осложнили обстановку, Правительство СССР решило выделить мне одного охранника. Он должен был сопровождать меня во всех поездках вне посольства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
